Свет настольной лампы выхватывал из темноты стопки бумаг, ждущих своего часа. На улице было темно. Снег таял, многие дороги уже стали проезжими.

В дверь постучали. На пороге возник сослуживец, Армин Фогель.

– Как ты, Даниэль?

– Сильно занят. Думаю вот, кого брать следующим: официанта, заявившего, что война проиграна, или священника, который тайком служит мессы?

– Знакомые проблемы.

Фогель сел напротив, достал сигареты и тоже закурил. Беркель отодвинул бумаги, радуясь поводу передохнуть.

– Пришел тебе кое о чем рассказать.

– О чем?

– Проходил тут через меня один отчет, вдруг тебя заинтересует. Ты как-то упоминал о встрече со старой знакомой. Франка Гербер, да?

– Да, в юности мы дружили. А что насчет нее?

– На днях получил донесение из Санкт-Петера. Франка Гербер была там перед Рождеством и вела себя подозрительно. Искала костыли для своего приятеля, который якобы повредил ноги, катаясь на лыжах.

– Точно? – Беркель глубоко затянулся. – Меня она заверила, что возвращается в Мюнхен.

– Как же, здесь она. Один мой человек на днях проверял у нее бумаги. Ничего вроде бы особенного, но я решил тебе сообщить. Наверное, просто…

– Наша работа – всех подозревать.

– Я бы и раньше пришел, да дел по горло.

– Понимаю. Спасибо. Я знаю, где ее искать. Дороги почти чистые, так что нанесу-ка я визит – ей и ее приятелю. Отчего не навестить старую знакомую, верно?

– Именно.

Фогель поднялся и отсалютовал; Даниэль ответил тем же. После ухода товарища он немного посидел, а потом отправился в архив. Он отлично помнил, где искать дело Франки Гербер. Папочка показалась ему совсем тоненькой – человеческая жизнь, заключенная в нескольких строках, которые он перечитывал столько раз, что выучил наизусть. Она сказала, что уезжает. А сама до сих пор здесь. Зачем ей понадобились костыли?.. Придется отложить другие дела.

Январь был теплее, чем ожидали, и снег, покрывавший машину, почти стаял.

Когда Франка вернулась с дровами, Джон усердно разрабатывал ноги и появился почти сразу.

– Через несколько дней попробуем снять гипс. Худшее уже позади, – сказала она.

– Благодаря вам.

Франка втянула сани прямо в дом. Джон пытался помочь с разгрузкой, но она, как всегда, попросила его сесть и стала перебирать ветки – самые сухие складывала в корзину у очага.

Двадцать первое января. Через четыре дня кончатся шесть недель, в течение которых Джон должен носить гипс. Он уйдет, и больше они не увидятся. Их пути пересеклись лишь на короткое время.

Джон все-таки подошел и стал помогать. В камине потрескивал оранжевый огонь. Приближался вечер.

– А чем вы займетесь, когда я уйду?

– Не знаю… наверное, начну искать работу. – Франка продолжала перебирать ветки. – Медсестры всегда нужны, особенно в военное время.

– Медсестры с таким прошлым?

– Да, будет нелегко.

– Вам никогда не хотелось уехать?

– Откуда – из Шварцвальда? Я и уехала, я ведь жила в Мюнхене.

– Нет, из Германии. Вы не думали уехать из Германии?

Франка отложила толстую ветку.

– Куда мне ехать? Кроме Германии, я ничего не знаю. А если даже и было бы куда ехать – как туда добираться?

– Я через несколько дней ухожу. Вы могли бы отправиться со мной.

– Куда, в Филадельфию?

– Хорошо бы. Я-то домой не сразу поеду, зато переведу вас через границу. Начнете новую жизнь. Люди вашей профессии везде нужны. Найдете работу, будете в безопасности.

– Переход через швейцарскую границу – не тот случай, когда вы протягиваете паспорт, и вам желают приятного отдыха. Граница закрыта. Мы можем и не перейти.

– Да. Но что вас держит здесь?

– Странный вопрос. Это мой дом.

Джон с трудом поднялся и, чертыхаясь про себя, двинулся за Франкой в кухню. Она опустилась на колени у плиты и опять занялась дровами. Джон примостился на стул.

– Вы хотя бы подумайте.

– Что мне делать в стране, где у меня никого и ничего нет?

– У вас будет свобода. Начнете с чистого листа.

– В Швейцарии?

– Если хотите. Или в Америке. Я помогу вам получить визу.

– Гражданке Германии дадут визу во время войны?

– У меня есть влиятельные друзья. Если уж мой отец не сделает, то начальство сделает наверняка.

Сумерки за окном сменила темнота. Франка поднялась зажечь лампу.

– Вы очень храбрый человек. Чего вы боитесь?

– Никогда не была в Америке. Вы – единственный американец, которого я знаю.

– Да, должен вас предупредить: не все американцы такие потрясающие, как я.

– И все такие самонадеянные? Вы уверены, что перейдете границу, хотя едва ходите.

– Ноги у меня в порядке; сами сказали, что быстро заживают. Теперь, когда у меня есть пленка, я не могу просто сидеть и ждать. Нужно передать ее в консульство в Швейцарии.

– Вас просто смешно слушать. Вы еще не можете ходить!

Джон встал.

– Я вам сейчас покажу. Я не просто ходить могу. Идемте.

Он зажал костыли под мышкой и протянул Франке руку.

– Что вы делаете?

– Пойдем, пойдем.

Франка сняла перчатки, однако протянутой руки не приняла. Джон пожал плечами и повел девушку в гостиную. Там он включил приемник. Передавали новости на английском.

– Да в чем дело?

– Дайте пару секунд. – Джон принялся крутить настройку. – Вечно вы торопитесь.

Он отыскал музыку.

– Я не просто могу ходить.

С грохотом отбросив костыли, он протянул к ней руки.

– Фройляйн, позвольте вас пригласить?

– Это просто смешно. И опасно.

Франка дала ему руки. Она вдруг вспомнила, что на ней старая шерстяная кофта. Джон привлек ее к себе, одной рукой обнимая за талию. Лица их были совсем близко.

– Раньше я очень даже неплохо танцевал.

Он раскачивался под музыку, с трудом сохраняя равновесие. Тело еще плохо его слушалось; не держись он за Франку, наверное, не смог бы устоять.

– Вижу-вижу! – Она рассмеялась. – Такие изящные па.

– Называется «бычок-хромоног».

Джон был на полголовы выше Франки. Больше они не разговаривали, но лица у них светились. Музыка смолкла, и девушка отстранилась от партнера.